Вы же неглупая женщина. Прочитал "Анархист", очень даже ничего. Откуда такое наплевательское отношение к людям? Откуда столько желчи и злобы? Неужели всё так плохо?
-- Дурной старик.
- Нам с вами, принимая во внимание происхождение отъехать в Париж не придётся, несмотря на нашу первую судимость. У вас же нет подходящего происхождения?
- Какой там чёрт! Отец был судебным следователем в Вильно.
- Ну вот, это же дурная наследственность. Пакостнее и придумать себе ничего нельзя.
Впрочем, виноват, у меня ещё хуже. Отец - кафедральный протоиерей. Мать...
Итак, был белый, мохнатый декабрь. Он стремительно подходил к половине. Уже отсвет Рождества чувствовался на снежных улицах. Восемнадцатому году скоро конец.
Над двухэтажным домом № 13, постройки изумительной (на улицу квартира Турбиных была во втором этаже, а в маленький, покатый, уютный дворик - в первом), в саду, что лепился под крутейшей горой, все ветки на деревьях стали лапчаты и обвисли. Гору замело, засыпало сарайчики во дворе, и стала гигантская сахарная голова. Дом накрыло шапкой белого генерала, и в нижнем (*183) этаже (на улицу - первый, во двор под верандой Турбиных - подвальный) засветился слабенькими желтенькими огнями инженер и трус, буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович, а в верхнем - сильно и весело загорелись турбинские окна.
В сумерки Алексей и Николка пошли за дровами в сарай.
- Эх, эх, а дров до черта мало. Опять сегодня вытащили, смотри.
Из Николкиного электрического фонарика ударил голубой конус, а в нем видно, что обшивка со стены явно содрана и снаружи наскоро прибита.
- Вот бы подстрелить, чертей! Ей-богу. Знаешь что: сядем на эту ночь в караул? Я знаю - это сапожники из одиннадцатого номера. И ведь какие негодяи! Дров у них больше, чем у нас.
- А ну их... Идем. Бери.
Ржавый замок запел, осыпался на братьев пласт, поволокли дрова. К девяти часам вечера к изразцам Саардама нельзя было притронуться.
Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующие исторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатого года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:
Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку,- не верь. Союзники - сволочи.
Он сочувствует большевикам.
Рисунок: рожа Момуса.
Подпись:
Улан Леонид Юрьевич.
Слухи грозные, ужасные,
Наступают банды красные!
Рисунок красками: голова с отвисшими усами, в папахе с синим хвостом.
Подпись:
Бей Петлюру!
Руками Елены и нежных и старинных турбинских друзей детства - Мышлаевского, Карася, Шервинского - красками, тушью, чернилами, вишневым соком записано:
(*184)
Елена Васильна любит нас сильно.
Кому - на, а кому - не.
Леночка, я взял билет на Аиду.
Бельэтаж № 8, правая сторона.
1918 года, мая 12 дня я влюбился.
Вы толстый и некрасивый.
После таких слов я застрелюсь.
(Нарисован весьма похожий браунинг).
Да здравствует Россия!
Да здравствует самодержавие!
Июнь. Баркарола.
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина.
Печатными буквами, рукою Николки:
Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозой расстрела всякого товарища с лишением прав. Комиссар Подольского района. Дамский, мужской и женский портной Абрам Пружинер.
Мышлаевский. Леночка, водки выпьешь?
Елена. Нет-нет-нет!..
Мышлаевский. Ну, тогда белого вина.
Студзинский. Вам позволите, господин полковник?
Алексей. Мерси, вы, пожалуйста, себе.
Мышлаевский. Вашу рюмку.
Лариосик. Я, собственно, водки не пью.
Мышлаевский. Помилуйте, я тоже не пью. Но одну рюмку. Как же вы будете селедку без водки есть? Абсолютно не понимаю.
Лариосик. Душевно вам признателен.
Мышлаевский. Давно, давно я водки не пил.
Шервинский. Господа! Здоровье Елены Васильевны! Ура!
Студзинский.
Лариосик.
Мышлаевский.
Ура!..
Елена. Тише! Что вы, господа! Весь переулок разбудите. И так уж твердят, что у нас каждый день попойка.
Мышлаевский. Ух, хорошо! Освежает водка. Не правда ли?
Лариосик. Да, очень!
Мышлаевский. Умоляю, еще по рюмке. Господин полковник...
Алексей. Ты не гони особенно, Виктор, завтра выступать.
Для улучшения работы сайта и его взаимодействия с пользователями мы используем файлы cookie. Продолжая работу с сайтом, Вы разрешаете использование cookie-файлов. Вы всегда можете отключить файлы cookie в настройках Вашего браузера.
Ну вот, можете все-таки. Надеюсь, что вы хоть что-то поняли...Шариковая вы наша ...учка.:-)
Вы же неглупая женщина. Прочитал "Анархист", очень даже ничего. Откуда такое наплевательское отношение к людям? Откуда столько желчи и злобы? Неужели всё так плохо?
-- Дурной старик.
Шариков, опять залаял? ну скажи, гав
только по команде фа-с
- Нам с вами, принимая во внимание происхождение отъехать в Париж не придётся, несмотря на нашу первую судимость. У вас же нет подходящего происхождения?
- Какой там чёрт! Отец был судебным следователем в Вильно.
- Ну вот, это же дурная наследственность. Пакостнее и придумать себе ничего нельзя.
Впрочем, виноват, у меня ещё хуже. Отец - кафедральный протоиерей. Мать...
иди читай заборы, серьезная литература не для дебилов
Итак, был белый, мохнатый декабрь. Он стремительно подходил к половине. Уже отсвет Рождества чувствовался на снежных улицах. Восемнадцатому году скоро конец.
Над двухэтажным домом № 13, постройки изумительной (на улицу квартира Турбиных была во втором этаже, а в маленький, покатый, уютный дворик - в первом), в саду, что лепился под крутейшей горой, все ветки на деревьях стали лапчаты и обвисли. Гору замело, засыпало сарайчики во дворе, и стала гигантская сахарная голова. Дом накрыло шапкой белого генерала, и в нижнем (*183) этаже (на улицу - первый, во двор под верандой Турбиных - подвальный) засветился слабенькими желтенькими огнями инженер и трус, буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович, а в верхнем - сильно и весело загорелись турбинские окна.
В сумерки Алексей и Николка пошли за дровами в сарай.
- Эх, эх, а дров до черта мало. Опять сегодня вытащили, смотри.
Из Николкиного электрического фонарика ударил голубой конус, а в нем видно, что обшивка со стены явно содрана и снаружи наскоро прибита.
- Вот бы подстрелить, чертей! Ей-богу. Знаешь что: сядем на эту ночь в караул? Я знаю - это сапожники из одиннадцатого номера. И ведь какие негодяи! Дров у них больше, чем у нас.
- А ну их... Идем. Бери.
Ржавый замок запел, осыпался на братьев пласт, поволокли дрова. К девяти часам вечера к изразцам Саардама нельзя было притронуться.
Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующие исторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатого года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:
Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку,- не верь. Союзники - сволочи.
Он сочувствует большевикам.
Рисунок: рожа Момуса.
Подпись:
Улан Леонид Юрьевич.
Слухи грозные, ужасные,
Наступают банды красные!
Рисунок красками: голова с отвисшими усами, в папахе с синим хвостом.
Подпись:
Бей Петлюру!
Руками Елены и нежных и старинных турбинских друзей детства - Мышлаевского, Карася, Шервинского - красками, тушью, чернилами, вишневым соком записано:
(*184)
Елена Васильна любит нас сильно.
Кому - на, а кому - не.
Леночка, я взял билет на Аиду.
Бельэтаж № 8, правая сторона.
1918 года, мая 12 дня я влюбился.
Вы толстый и некрасивый.
После таких слов я застрелюсь.
(Нарисован весьма похожий браунинг).
Да здравствует Россия!
Да здравствует самодержавие!
Июнь. Баркарола.
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина.
Печатными буквами, рукою Николки:
Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозой расстрела всякого товарища с лишением прав. Комиссар Подольского района. Дамский, мужской и женский портной Абрам Пружинер.
Мышлаевский. Леночка, водки выпьешь?
Елена. Нет-нет-нет!..
Мышлаевский. Ну, тогда белого вина.
Студзинский. Вам позволите, господин полковник?
Алексей. Мерси, вы, пожалуйста, себе.
Мышлаевский. Вашу рюмку.
Лариосик. Я, собственно, водки не пью.
Мышлаевский. Помилуйте, я тоже не пью. Но одну рюмку. Как же вы будете селедку без водки есть? Абсолютно не понимаю.
Лариосик. Душевно вам признателен.
Мышлаевский. Давно, давно я водки не пил.
Шервинский. Господа! Здоровье Елены Васильевны! Ура!
Студзинский.
Лариосик.
Мышлаевский.
Ура!..
Елена. Тише! Что вы, господа! Весь переулок разбудите. И так уж твердят, что у нас каждый день попойка.
Мышлаевский. Ух, хорошо! Освежает водка. Не правда ли?
Лариосик. Да, очень!
Мышлаевский. Умоляю, еще по рюмке. Господин полковник...
Алексей. Ты не гони особенно, Виктор, завтра выступать.
А хочешь, я тебе в Киеве кислород перекрою? Вообще забудешь,что такое печататься. Ты только попроси...Любой каприз.
приезжай, веревку и мыло тебе приготовлю
Воронов Сергей
Старой деве (успокоительное)
Напрасно ты проводишь ночи в страхе
И в мыслях о загубленной судьбе.
Прекрасный принц на белой черепахе
Уже ползёт на выручку тебе.
Ну да, он чуть замешкался на старте,
Но он спешит к тебе от всей души.
Ему осталось два локтя по карте
И два пит-стопа для замены шин.
А ты не сомневайся. Ну, не зря же
Он выступил в нелёгкий свой поход.
Он сам от нетерпенья взбудоражен
И шпорами по панцирю скребёт.
Представь себе... Вот он к тебе приедет...
Такой лихач, рубака, баламут!
От зависти подохнут все соседи.
Конечно, если раньше не помрут.
Ты жди, терпи, надейся. Ведь, порою,
К тебе тропа извилисто ведёт.
То принц запьёт, что свойственно героям,
То транспорт в спячку зимнюю впадёт.
Поверь, я не рассказываю басен,
Сочувствуя раскатанной губе.
Нам важно только то, что он прекрасен,
А не на чём он движется к тебе.
Ты не разделишь участь тех пейзанок,
Что предпочли синиц держать в горсти.
И вас рысак умчит обратно в замок,
Откладывая яйца по пути.
деда, иди на хуй, пидорас